Прерванные чувства.
I. Пролог.

 Тринадцатилетний мальчик скромен, тих, застенчив и необщителен. У него нет друзей, он не умеет постоять за себя. Хорошо учится, нравится учителям и вообще взрослым, но одноклассники над ним смеются, а иногда даже издеваются.
 Ева (34) – его мама этим весьма обеспокоена. Отец ее сына много лет назад ушел из семьи. Ни материальной, ни какой иной помощи от него Ева с сыном никогда не видели. Они даже не знают, где он, и как сложилась его жизнь. Последний раз Ева видела бывшего мужа, когда сыну было три года. Застенчивость сына Ева объясняет отсутствием мужского влияния. И хочет узнать, как ему помочь.

II. Ева о своем детстве и родителях.

Фото Маши Турецкой  В детстве я была застенчивой и очень тихо разговаривала. Оттого что меня часто переспрашивали, удивлялись тихому голосу или просили говорить громче, я стеснялась еще сильнее. Мама посмеивалась надо мной, иронизировала. И часто при посторонних. Я обижалась, иногда до слез. И до сих пор обида на маму не прошла. Мне так хотелось тогда услышать от нее что-нибудь ободряющее, ласковое.

* * *

 Нарядную одежду, по заведенному мамой порядку, разрешалось одевать лишь в особых случаях. Лет в шесть самым нарядным у меня считалось розовое платье с белым воротником и белым поясом. К нему были белые лакированные туфли и белые гольфы с розовыми кисточками. Надевать этот наряд мама разрешала очень редко. Я помню себя в нем лишь один раз – на дне рождения у маминой начальницы. У нее была дочка лет восьми, поэтому родители взяли меня с собой. Там были вкусные пироженные. Роза, сделанная из крема, упала на мое нарядное платье. Я так сильно испугалась, что заплакала. Мама при всех назвала меня неряхой. Пятно потом отстиралось. Больше я себя в этом наряде не помню. Однажды, когда дома никого не было, я достала из шкафа свою нарядную одежду и обнаружила, что мне мало все. И платье, и лакированные туфли с розовыми пуговками, и гольфы с кисточками.

* * *

 Отец домашними делами не занимался. Если мама пыталась его к чему-нибудь привлечь, он сердился. Отец много работал, часто ездил в командировки. Возвращался всегда с подарками. И много рассказывал, как и где он их покупал, сколько стоял в очереди, как тяжело было тащить покупки. О своих подвигах он вспоминает до сих пор. Я всегда ощущала, что воспитывает нас только мама.

* * *

 Лет до семи перед сном появлялись страхи. Из-за них я подолгу не засыпала. Страхи были разными, но по содержанию схожими. Вдруг я буду крепко спать, а родители подумают, что я умерла, и похоронят меня живой. Я куда-нибудь уйду, а родители подумают, что я потерялась, и уедут в другой город. Родителям пришлют письмо, из которого они узнают, что я не их дочь. Меня долго будут ругать за обман, а потом выгонят из дому. Утром страхи забывались. Прошли они незаметно, как-то сами собой.

* * *

 Сколько я себя помню, мне всегда давали прозвища. Каждый хотел называть меня по-своему. Поначалу это походило на шутку. Но прозвища прирастали ко мне и становились очередным именем. Мама и сестра называли (и до сих пор называют) меня одним именем, брат – другим, двоюродный брат придумал для меня собственное прозвище. И до сих пор использует его в письмах. В школе учительница однажды почему-то назвали меня по имени-отчеству. Все засмеялись. И стали меня называть Евой Ароновной. Потом только Ароновной. А еще через некоторое время – Арончиком. Так меня называли несколько лет.
 Последнее прозвище придумал бывший муж. Ему нравилось имя Анастасия. И он стал меня так называть. Потом я стала Настей, а еще через несколько лет и до самого развода – Фисой. Когда расставались, он сказал: «Не сердись на меня, Фиса». Только папа всегда называл меня Евой и постоянно одергивал маму, сестру, брата: « Что вы так её называете? У неё есть нормальное имя!»  Мне же самой прозвища нравились. Не сами даже прозвища, а то, что их для меня придумывали. Они казались признаком особого ко мне отношения. Сейчас я в этом совсем не уверена.

* * *

 Из какого-то фильма или книжки запомнилась фраза. Девушка-неудачница говорит своей маме: «Вам бы всем нужно было запретить иметь детей». Я часто вспоминаю эти слова. Иногда думаю, что это про моих родителей и про меня.

* * *

 Брат старше меня. Учились мы с ним в одной школе. Если я рассказывала дома, что кто-то дернул меня за косичку, взял мой карандаш, брат рвался наказать обидчика. Мне всегда это нравилось: любящий брат, защитник. А несколько дней назад вдруг подумала: он, наверное, не столько меня защищал, сколько утверждался за мой счет. Меня ведь никто по-настоящему не обижал. Со временем, когда мальчики стали вызывать интерес, я поняла, что из-за брата внимания мальчиков мне не видать. Опасаясь быть неправильно понятыми, они ко мне просто не подойдут. Я с этим смирилась. Только дома перестала рассказывать о школьных делах.
 Брат сейчас любит говорить о наших с ним добрых отношениях, о том, что в детстве мы никогда не ссорились. А наша тетя ему сказала: «Твоей заслуги в этом нет. С Евой просто нельзя поссориться». Мне грустно от всего этого. Столько лет жила иллюзиями…


К окончанию.

К началу.

К титульному листу.